Юрий Александрович СЕНКЕВИЧ
В 2017 году Юрию Александровичу Сенкевичу исполнилось бы 80 лет…
ДО ВОЙНЫ
Юрий Сенкевич родился 4 марта 1937 года в далеком от России городке Баян-Тумен (нынешнее название - Чойболсан) в Монголии.
Необычное место рождения объясняется просто: в Баян-Тумене, расположенном в 245-ти километрах к югу от Читы еще с довоенных времен базировался авиаотряд РККА, где при воинской части служил военврачом отец Юрия Сенкевича – Александр Осипович Сенкевич. Его мать Анна Куприяновна (в девичестве Мачульская ) была в той же санчасти медсестрой, а при необходимости, заменяла мужа-доктора.
Александр Осипович Сенкевич (11.08.1905 — 27.07.1975) - участник Великой Отечественной войны, заместитель начальника Военно-медицинской академии имени С. М. Кирова, потомственный военный врач. Дед и его семья по роду занятий были связаны со знаменитой Военно-медицинской академией, учрежденной в Петербурге еще в конце XVIII века. Дед многие годы работал в Академии ассистентом у известного в начале XX века фармаколога Николая Павловича Кравкова - одного из основателей советской школы фармакологии и создателя целой научной школы. Квартира, где жил дед Сенкевича со своей семьей в Санкт-Петербурге еще до Октябрьской революции, находилась в квартирном флигеле академии.
Анна Куприяновна Сенкевич (1903—2000) работала в той же академии в группе замечательного хирурга Владимира Андреевича Оппеля - известного ученого, создателя отечественной школы хирургической эндокринологии. Как вспоминал Юрий Сенкевич, его мать была любимой операционной сестрой Оппеля.
Родители будущего военврача, путешественника и телеведущего встретились в стенах все той же ленинградской академии: отец учился в ней и окончил ее в 1932 году. Сначала он получил назначение в Забайкалье и вместе с женой и первенцем, сыном Володей, уехал в Читу. Оттуда отца направили в Монголию, имевшую тогда союзный договор с СССР в связи с «постоянной угрозой со стороны японских милитаристов» как говорили в те годы.
После службы в Монголии семья военврачей возвращается в родной Ленинград.
ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ
Война застала Сенкевичей уже дома. Верили до последнего, что враг будет остановлен… но когда немецко-фашистские войска уже штурмовали Пулковские высоты и до решительного штурма города оставались дни, Александру Осиповичу ценой невероятных усилий все-таки удалось выхлопотать разрешение вывезти семью из сражающегося Ленинграда. Жена и двое сыновей отправляются в эвакуацию. Сам доктор Сенкевич, отправив семью, и взяв в академии лекарства для своего госпиталя, возвращается на передовую, в госпиталь на «Ораниенбаумский пятачок» (https://ru.wikipedia.org/wiki/Ораниенбаумский_плацдарм).
Эта черта характера отца Юрия Сенкевича: попытаться спасти других, когда уже невозможно спасти себя, передается сыну на всю его жизнь.
Семью размещают сначала в Великом Устюге Вологодской области, а затем переводят в Кировскую область. Впоследствии Юрий Сенкевич так вспоминал эти тяжелые годы в своей книге «Путешествие длиною в жизнь».
«В Кировскую область, в совхоз "Боровской". Там мама поначалу устроилась работать медсестрой в лагерь для политзаключенных, находившийся неподалеку от совхоза. Но проработала там недолго: через месяц ее "благополучно" уволили. А причиной стало то, что она принесла в лагерь для кого-то из больных луковицу, чтобы поддержать витаминами истощенный организм. Заключенные в том лагере, как она потом мне рассказывала, находились в жутком состоянии. Как было принято в те "веселые" времена, на маму кто-то настучал. Ее тут же вызвал к себе начальник лагеря и предупредил: "Твое счастье, что муж у тебя в действующей армии. Лучше тебе уйти отсюда, работать здесь ты не сможешь - слишком сердобольная. Может так статься, что и сама здесь окажешься за это".
Конечно, маме пришлось уйти из этого страшного места, и она устроилась работать медсестрой в совхозный детский сад. Видимо, исполняла она не только свои прямые обязанности, так как очень часто ей приходилось по делам детского сада уезжать то в Котлас, то в Великий Устюг».
Военное детство вечно голодного мальчик из «эвакуированных, которых не очень-то и любили местные жители… Именно тогда и начал складываться характер Юрия Сенкевича: «Я оставался один и был предоставлен самому себе. Правда, к тому времени я был уже вполне самостоятельным ребенком и мог обслуживать себя сам.
Наверное, мама просила соседок во время ее отсутствия по возможности присматривать за мной, но мне они не досаждали своей опекой, и я делал все, что хотел. Если это было летом, то я не шел в детский сад, а с самого утра отправлялся на речку. Я умел уже плавать, управлять лодкой. Очень быстро научился ловить рыбу, а потом жарить ее на костре. С тех пор я и люблю плотвичку: лучше ее, жареной, на мой вкус, ничего нет.
Основное воспоминание тех дней - не проходящее чувство голода: мне все время хотелось есть. И я предпринимал все усилия, чтобы найти что-нибудь съедобное. У меня выработался даже своеобразный ритуал осмотра тех мест, где могло быть то, что годилось в пищу.
Сначала я шел обследовать фургон, в котором из пекарни в совхоз привозили хлеб. Я забирался внутрь и собирал хлебные крошки, которые с удовольствием отправлял в рот. До сих пор помню тот удивительно вкусный запах свежеиспеченного ржаного хлеба. Потом шел на машинный двор осматривать сеялки. В них после окончания сева оставались зерна ржи, которые, собрав и перетерев в ладошках, я мог долго жевать.
Мне очень нравилось ходить в лес, и я не боялся там ни зверей, ни густых зарослей - видимо, как большинству детей, страх мне был пока неизвестен. Однажды, увидев в лесу зайца, я бросился бежать за ним, наивно полагая догнать и сделать своей добычей. Конечно, из этого ничего не получилось. Когда я пришел домой и рассказал маме о своей неудачной охоте, она сказала: "Эх, жаль, что у тебя не было с собой соли!" - "А зачем соль?" - "Ну как же! Если зайцу на хвост насыпать соли, тогда его можно легко поймать..."
И потом я долго верил, что именно так и ловят зайцев, пока наконец не понял, что мама тогда надо мной подшутила. Ни одного зайца я, конечно, не поймал, хотя соль с тех пор носил с собой постоянно.
... Что и говорить, несытное тогда было время...».
Пережили и это время … Выжил на той войне и отец.
В Ленинград, к отцу, Анна Куприяновна с сыновьями получила разрешение вернуться лишь весной 1944 года. Привычка к переездам - Черта характера для детей военных и дипломатов в советские времена, которая потом очень поможет в жизни Юрию.
После «вольницы» эвакуации, пришлось возвращаться к дисциплине городской жизни.
«Как-то в один из вечеров, когда я заканчивал делать уроки и собирался ложиться спать, открылась дверь нашей комнаты и мама буквально втащила на себе какую-то женщину, мне совершенно незнакомую. Оказалось, что, возвращаясь с работы, она наткнулась на нее на улице. Женщина, вероятно, потеряла сознание от голода и наверняка бы замерзла, если бы не мама. Не знаю, как удалось провести эту женщину через проходную, поскольку на территорию академии попасть можно было по пропускам, но только так у нас появилась Лидия Владимировна Бойко, сыгравшая в моей жизни немалую роль.
Когда мама немного подкормила нашу гостью и она через несколько дней окрепла, то не захотела даром есть чужой хлеб и принялась за мое воспитание. И начала с того, что стала обучать меня английскому языку. Оказалось, что Лидия Владимировна до революции училась в знаменитом Смольном институте и прекрасно владела несколькими языками. Она много рассказывала нам о своей прежней жизни, о том, как жила с мужем, каким-то ответственным советским работником, об их путешествии по Волге. Из ее рассказов мне почему-то особенно запомнилась история о том, как в этом путешествии у нее в воду упало жемчужное ожерелье. Что стало с ее мужем, я не запомнил, а может быть, она и не рассказывала нам об этом... Чтобы как-то прожить, Лидия Владимировна продавала остатки своих драгоценностей, а когда продавать стало нечего, ей удавалось подрабатывать преподаванием языков: кроме английского, она знала французский, итальянский... Почему в день нашего знакомства она упала без сознания на улице, я не знаю. Возможно, она голодала оттого, что у нее украли хлебные карточки, а может быть, их у нее просто и не было...
Лидия Владимировна прожила у нас около двух месяцев, и все это время разговаривала со мной по-английски. Поначалу я ничего не понимал, но потом дело пошло на лад. Когда она переехала к себе, наши тесные отношения продолжались, и я ездил к ней заниматься английским.
Она не только обучала меня языку. Благодаря Лидии Владимировне я полюбил оперный театр. Именно она впервые отвела меня в Мариинский театр (тогда он назывался Театром оперы и балета имени Кирова) на "Щелкунчика", а потом стала водить и на оперные спектакли. Помню, как меня сначала поразил своей красотой макет зрительного зала в кассовом вестибюле театра, а потом я был восхищен и самим залом в серебристо-голубых тонах».
«ТОВАРИЩИ КУРСАНТЫ, СМИР-НАА!»
В 1954 окончил Юрий Сенкевич среднюю школу № 107 в Ленинграде (школа эта существует до сих пор, примечательный факт: литературу там преподавала мать писателей братьев Стругацких) и поступил в Военно-медицинскую академию имени С. М. Кирова. «Семейственность» - не самая худшая черта, но только тогда, когда речь идет о желании преумножить то что было сделано твоими предками для других еще задолго до твоего рождения.
Но учиться Сенкевичу – мажору, сыну академического начальства, - было не просто.
«…некоторые мои сокурсники из "офицеров" все шесть лет мне завидовали и недолюбливали. Ведь я ходил в "сынках", поскольку мой отец работал тогда в академии и меня там знали как сына полковника Сенкевича. Я был коренной ленинградец, что тоже ставилось мне "в вину" выходцами из отдаленных гарнизонов. Среди слушателей нашего курса я держался независимо, не был "зажат", не страдал, в отличие от "офицеров", комплексом провинциальности и мог, когда надо, поставить каждого на место... Так что причин для зависти было достаточно».
После окончания Академии в 1960 году вчерашний курсант Сенкевич, а теперь – лейтенант медицинской службы, получает свое первое направление: начальник медицинского пункта войсковой части 93762 города Бологое-4 (ныне ЗАТО Озерный) Калининской (Тверской) области.
« …И вот, приехав в Выползово, я оказался по армейской субординации зависимым именно от некоторых из бывших соучеников. У них теперь появилась возможность "отыграться", и они ею не преминули воспользоваться. Правда, не все были такими. Но службу свою я знал хорошо, быстро организовал медицинский пункт, подобрал санинструкторов, и вскоре мы уже могли в нашем лазарете принимать больных».
Бытовая неустроенность и некомфортные условия проживания – обычная практика дальних гарнизонов Советской армии, к которым военные старшего поколения уже давно привыкли, а вот новоиспеченному лейтенанту пришлось с этим столкнуться впервые.
«Из-за первоначальной необустроенности возникли неудобства с жильем. Нам дали места в офицерской гостинице, которую назвать так можно было с большим преувеличением. Я прожил в ней несколько дней и понял, что больше не могу там находиться: меня тяготила необходимость делить комнату с посторонними людьми, да еще в условиях убогого быта.
Пришлось идти в ближайшую деревню, где удалось найти более приемлемые условия: местные дед с бабкой сдавали половину своей просторной избы. Я снял у них комнату, а в двух соседних поселились тоже офицеры - выпускники Военно-воздушной академии имени Жуковского из Москвы. Подружиться нам было нетрудно: мы почувствовали какое-то родство душ, у нас оказались схожие интересы и - более того - нашлись даже общие знакомые. Я стал для них очень выгодным соседом - ведь под моим началом был медицинский пункт со всеми вытекающими отсюда возможностями... лечить продрогших».
КОСМОС КАК ПРЕДЧУВСТВИЕ
Через два года службы – новое назначение: Москва. Институт авиационной и космической медицины Министерства обороны СССР. Спустя год Сенкевич в чине лейтенанта медицинской службы откомандирован в Институт медико-биологических проблем Министерства здравоохранения СССР.
Этот институт, созданный во время активного освоения космоса СССР или «гонки в космосе с США», как теперь принято называть это время исследований космического пространства, на многие годы станет родным домом Юрия Александровича, где вчерашний лейтенант – начальник медпункта, прошёл путь до начальника Учебно-тренировочного специализированного центра медико-биологической подготовки космонавтов. Сенкевич участвовал в подготовке и медицинском обеспечении пилотируемых космических полётов, полётов биоспутников: отправлял на орбиту тех самых собак, «первопроходцев космоса», имена которых еще не забыло старшее поколение, а филуменисты помнят по почтовым маркам СССР .
Сенкевич был отобран кандидатом в отряд космонавтов в качестве врача-исследователя и завершил полный цикл подготовки в отряд космонавтов.
Работа была очень интересной, проводились уникальные эксперименты, и это было в жизни главным.
ИСПЫТАНИЕ ХАРАКТЕРА
И вдруг- неожиданный поворот в судьбе:
«Все вроде бы у нас шло так, как мы и задумали: Уголек с Ветерком пролетали свои двадцать с лишним дней, побив все тогдашние рекорды по пребыванию живого существа в космосе (пока американцы на своем "Скайлэбе" не пробыли там тридцать суток), мы тренировались, проходили бесконечные обследования... И вдруг нас троих вызывает к себе Борис Егоров. К тому времени наш первый директор, Андрей Владимирович Лебединский, умер и институтом стал руководить Василий Васильевич Парин. Он тогда, как говорится, носился с идеей найти такое место на Земле, которое по своим экстремальным условиям для проживания человека было бы похоже на условия пребывания его в космическом пространстве. В результате для проведения эксперимента выбрали антарктическую станцию "Восток", находящуюся на высоте около 4000 метров над уровнем моря, да еще и на полюсе холода Земли».
В 1967 году Юрий Сенкевич в составе 12-й советской антарктической экспедиции отправляется на целой год в Антарктиду на станцию «Восток». Пребывание зимовщиков на станции «Восток», самой удаленной от берега Южного континента, как нельзя лучше подходит для эксперимента, создающего условия имитации дальнего космического перелета и жизни на космической орбитальной станции.
Станция «Восток» основана 16 декабря 1957 года знаменитым советским полярником Василием Сидоровым. Толщина ледяного покрова под станцией - 3700 м. Именно здесь были зафиксированы самые низкие температуры на планете в течение всего года: года −89,2 °C. Поэтому не случайно, что именно этот район в Антарктиде получил название Полюс холода Земли. Нулевая влажность воздуха. Скорость ветра достигает 97,2 км/час. К тому же, станция расположена на высоте 3488 метров над уровнем моря: здесь ощущается острая нехватка кислорода. Жизнь на ней советских зимовщиков - как восхождение на вершину-«пятитысячник» в Гималаях. В качестве бонуса от природы Земли: повышенная ионизация воздуха. И еще нехватка углекислого газа в воздухе, которая приводит к сбоям в механизме регуляции дыхания. Полярная ночь длится 120 дней, с конца апреля до конца лета - треть всего года. Лето там – как «холодная» сибирская зима - минус 35.5°C.
Акклиматизация к таким условиям продолжается от недели, если повезет, до двух месяцев, всегда сопровождается головокружением и мельканием в глазах, болью в ушах и носовыми кровотечениями. Нередко бывает чувство удушья. Резко повышается давления. Потеря сна - привычное состоянии . От одного вида еды воротит, по-научному это называется «потеря аппетита» . Потом может наступить тошнота, позже рвота; боль в суставах и мышцах; потеря в весе от трёх до пяти килограммов. Случалось, что полярники худели на 12 килограмм! Словом - отличное место для испытания характера… Но именно на этом месте в середине девяностых, спустя сорок лет исследований и бурения ледниковых отложений, было обнаружено уникальное реликтовое озеро Восток – самое глубокое (свыше 1200 м) и большое по площади подлёдное озеро Антарктиды.
На антарктической станции, словно летящей в мировом пространстве к далекой звезде, Юрий Сенкевич изучает физиологию и поведение человека в экстремальных условиях. Потом все материалы, собранные им во время зимовки, лягут в основу его кандидатской диссертации, которая не утратила своей научной ценности и в наши дни.
В тот год зимовки на «Востоке» было два топливных двигателя, которые «давали жизнь» всей станции: один работал круглосуточно, второй - резервный. Однажды двигатель отказал. При температуре минус пятьдесят у зимовщиков было ровно полчаса, чтобы запустить тот, второй. И только так выжить. В противном случае – смерть. Запустить удалось, но не сразу.
Потом снова была Москва: институт - научные эксперименты – публичные лекции… Чувствуя интерес аудитории, доктор Сенкевич рассказывал все больше смешные истории из своей отлучки в другой мир. Вот, например:
«…В свое время, в детстве, я читал Джека Лондона, но, только приехав на "Восток", смог воочию убедиться в том, что такое «белое безмолвие». Я снова перечитал все, что из его книг оказалось в нашей библиотечке, и решил проверить то, о чем он писал. Джек Лондон утверждал, что в сильный мороз плевок замерзает на лету и падает на землю со звоном. Антарктические морозы не чета североамериканским, и я был уверен, что такой "эксперимент" получится и у меня. Но, к моему разочарованию, никакого звона я не услышал ни при минус 60 градусах, ни при минус 70...
Тогда я решил усовершенствовать свои "изыскания", довести их до самой откровенной "натуральности". И предложил Саше Завадовскому: "Саня, давай проверим! Я сейчас заберусь на крышу, пописаю оттуда, а ты стой внизу и смотри, как будут падать ледяные капельки". Мороз в это время был под восемьдесят... Саша воодушевился: "Это интересно, полезай!" Я взобрался на крышу нашего "дома", приготовился: "Саня! Смотри!" - "Давай! Давай!"
Конечно, я попал на него - и не льдинками, а самыми натуральными каплями. Все замерзло, но не на лету, а на Саниной куртке. "Тра-та-та-та!!!" - возмущался мой "ассистент". Действительно, картина была достойна кисти великого художника... Пришли к себе огорченные и озадаченные неудачей "эксперимента". Сели и стали думать. Потом позвали физика Славу Громова, рассказали про вычитанное у Джека Лондона, про свои "исследования". Вдруг слышим в ответ: "Ну и дураки вы оба! Надо было со мной сначала посоветоваться. Ведь у нас воздух разрежен, соответствует четырем тысячам метров по концентрации кислорода, поэтому его молекул в полтора раза меньше, теплоотдача идет медленнее... Эх вы! Экспериментаторы..."
Спустя годы Юрий Сенкевич так вспоминал свое возвращение из Антарктиды в Москву: «Отпуск мне полагался большой, денег было приличное количество, поэтому я смог расплатиться с долгами за квартиру, помочь родителям, стал думать о покупке машины... Но полученный в Антарктиде материал требовал обработки, систематизации, и пора было возвращаться в институт».
СЧАСТЛИВЧИК
В жизни вновь возникает Случай! Юрий Сенкевич его не упускает. Разговор в лаборатории будничным рабочим днем весной 1969 года изменит его жизнь, теперь уже навсегда.
«... И вот в один из дней ко мне стремительно входит Борис ( Егоров - начальник Сенкевича в лаборатории-ред.) :
- Юра! Послушай, у меня потрясающая новость! Я только что был в главке. И знаешь, я тебя продал!
- Кому?
- Не кому, а куда! Ты слышал про Хейердала?
- Конечно, читал про его плавания...
- Ну так вот! Он организует новую экспедицию на какой-то непонятной папирусной лодке и хочет, чтобы в этом плавании принял участие русский врач, но обязательно со знанием английского языка и с экспедиционным опытом. И еще с чувством юмора! Я был сейчас у Гуровского, у него лежит письмо от Хейердала, которое ему переслали...».
Начинаются бесконечные согласования, собеседования на самых разных уровнях, но последнее слово все же остается за министром здравоохранения СССР: желающих принять участие в необычном плавании оказалось много, а выбрать требовалось одного! Юрий Сенкевич приглашен на беседу.
«… Когда мы вошли к Петровскому, он беседовал с каким-то человеком. Тем не менее, он пригласил нас войти. Бурназян стал представлять меня - вот, мол, майор медицинской службы Сенкевич, был в Антарктиде, заканчивает кандидатскую диссертацию, продолжает подготовку к полету в космос... Весь мой послужной список на тот момент. Петровский, выслушав это, представил нам человека, с которым беседовал до нашего прихода. И сделал это специально. Этим человеком был врач, который тоже считался кандидатом для плавания на папирусной лодке. Борис Васильевич хотел, чтобы мы познакомились, потому что он принял решение:
- Давайте поступим так, как делают при подготовке космонавтов: вы, майор, будете основным, а он будет вашим дублером. На всякий случай...
Так мы познакомились с тем врачом и сразу же расстались, выйдя от министра. И больше мне не приходилось встречаться со своим дублером. Я даже не помню его фамилии».
После встречи с министром ничего не изменилось: Сенкевич продолжал ходить на работу, писать свой «антарктический» отчет и продолжал тренировки по программе полета в космос …
«Но в мыслях я уже как бы плыл на папирусной лодке, диагностировал у членов ее экипажа самые страшные заболевания и блестяще их врачевал».
И вдруг неожиданный звонок из Минздрава: «Ваш вылет в Каир - через три дня!»
«Что делать? Срочно звоню своим в Ленинград, говорю об отлете. Мама, конечно, пришла в страшное волнение - кто его знает, как пройдет это плавание на связках папируса, вернусь ли я с этой странной лодки? Зато папа отреагировал по-мужски: "Давай, сынок, не подкачай!"
Собираться особенно не пришлось: медикаменты были давно упакованы, я даже взял с собой различные укладки, которые берут в полет космонавты. Своих вещей было мало. Но зато я взял пластиковую канистру с медицинским спиртом. Куда же без него врачу? Эту канистру в багаж у меня не приняли, пришлось брать ее с собой в салон самолета».
Тур Хейердал впоследствии любил рассказывать, как посылал многочисленные письма в московские «инстанции» с просьбой прислать в члены международного экипажа строящейся папирусной лодки советского участника – судового врача, но обязательно с чувством юмора. «Чувство юмора» было таким же важным требованием, как и знание медицины и английского языка.
По его мысли, на «Ра» должны были встретиться представители противоположных политических систем, которым предстоит «оказаться в одной лодке» в прямом смысле этого слова, к тому же - посреди Атлантического океана…
В экспедиции уже был американец, а значит, без антипода - советского человека, - никак не обойтись на борту!
На «Ра» как на Ковчеге: всем враждующим на суше, здесь - в море, перед лицом общей опасности, придется помириться.
Москва обращения странного норвежского мореплавателя и исследователя привычно игнорировала, не усмотрев в нем «полезного идиота» с Запада. До отплытия «Ра» оставалось все меньше и меньше времени. И тогда норвежский исследователь, с присущей ему доброй иронией, отправил свое последнее письмо в советские инстанции, приписывав в конце, что если ему так и не дадут врача из СССР, то тогда он пригласит чеха…
И ему тут же ответили! Возможно, потому, что советские войска только что вернули Чехословакию в дружную семью братских народов социалистического лагеря. Чех был бы совсем некстати в тот год…
«…Перед отлетом мне пришлось пройти через неизбежные в те годы душещипательные и душеспасительные беседы в разных инстанциях о том, как советский человек должен вести себя за границей, чтобы, упаси Господи, не было против меня провокаций. Идиотизм тогдашней нашей жизни», - вспоминает в своей книге Сенкевич.
А вот как Сенкевич впервые встретился с Туром Хейердалом, ставшим его близким другом и старшим товарищем на всю оставшуюся жизнь:
«…Все это существовало для меня как нечто интересное, но чрезвычайно далекое - и "Кон-Тики", и "Аку-Аку" были просто увлекательным чтением, и не более того.
И вот теперь мне предстояло встретиться с этим удивительным человеком. Для смелости, чтобы выглядеть более раскованным, в самолете пригубил несколько граммов... Приземлились. Уже в салон пахнуло прохладным ночным воздухом, пассажиры двигались к выходам, а я будто прилип к креслу. Наконец стюардесса громко спросила: "Есть в самолете русский врач? Его ждут у трапа". И я решился, сосчитав в уме до пяти...
Вышел, медленно начал спускаться. Вижу - у трапа внизу стоит стройный, моложавый, подтянутый человек в клубном пиджаке с эмблемой, изображающей бородатого Кон-Тики. Ошибиться никак нельзя - Хейердал! Поздоровались. Первое, о чем он осведомился, было:
- Что это у вас?
- Спирт.
- Очень рад. - Он прищурился понимающе и довольно ехидно, глядя на внушительную канистру. А я глядел на него, и волнения мои с каждой секундой рассеивались. Мне уже казалось, что мы знакомы давным-давно. Заготовленная приветственная речь не пригодилась.
Пошли получать мой багаж. Я внимательно следил за выражением лица Хейердала, когда бегущая дорожка транспортера выкидывала нам на руки все триста килограммов медикаментов, упакованных в пластиковые мешки. Тур раскрывал глаза шире и шире и, когда наконец появился последний мешок, облегченно хмыкнул. И я понял, что участь моя счастливо решена: человека с таким запасом юмора никто назад не отправит».
Свой опыт плавания и человеческих отношений самых разных людей, оказавшихся стараниями всегда спокойного и уравновешенного Тура Хейердала и по своей доброй воле на утлой папирусной лодке посреди Атлантического океана, Юрий Сенкевич описал в книге «На «Ра» через Атлантику», ставшей теперь библиографической редкостью.
Спустя годы он вспоминал о том плавании:
«Мы разъехались. Стали обыкновенными. Раздарили магические кусочки папируса. А наш кораблик стал на прикол в музее "Кон-Тики" и "Ра" в Осло.
Тогда, на Барбадосе, его, полузатопленного, извлекли из атлантических вод, переправили в Норвегию. В Осло были приглашены его строители, индейцы племени аймара. Они полностью разобрали наш "Ра-2", потому что намокший папирус начал кое-где гнить. Просушили, заменили частично таким же папирусом, срезанным в Эфиопии, собрали снова. Теперь "Ра-2" - экспонат, стоит в специальной пристройке к музею. Он в прекрасном состоянии, смотрится замечательно, сохраняя свои изящные формы.
Когда я последний раз был в Осло, пришел взглянуть на нашу ладью, нашу лодочку. Забрался на нее и невольно пришла мысль: "Боже ты мой, невозможно представить, что мы на этом пересекли океан...".
Снова Москва и интересная работа в институте, а в свободное время - лекции с показом слайдов о плавании «Ра». Рассказы Сенкевича вызывают огромный интерес повсюду, куда бы его ни направляло общество «Знание». Никто из зала не расходится: путешественнику потом еще долго приходится отвечать на вопросы, советские люди были искренни в своем интересе к знаниям, приключениям других и дальним странам. Слушателей в Домах культуры и просто в фабричных клубах привлекает застенчивая улыбка Сенкевича, приятный тембр голоса и какая-то, модная в то время «интеллигентность», к тому же , явно не в первом поколении…
НАЗАД, В КОСМОС
Несмотря на свалившуюся популярность среди любознательных жителей СССР, тренировки в отряде космонавтов для советского майора с папирусной лодки «Ра» никто не отменял!
«… по-прежнему ставились эксперименты по гипокинезии, только теперь уже более сложные. В одном из них я принял участие в качестве испытателя. Возникла идея укладывать человека на длительное время не просто в горизонтальном положении, как это мы делали раньше, а поместить его так, чтобы голова находилась на несколько градусов ниже относительно всего туловища. То есть мы приподняли "ножной" конец кровати, на которой помещали испытуемого.
В результате нескольких попыток и поисков мы выбрали наиболее приемлемый угол наклона - 6 градусов. Поскольку группа врачей Минздрава продолжала тренировки по программе подготовки к космическому полету, то наш директор О.Г.Газенко как-то сказал: "А что ж наши будущие космонавты не участвуют в этом эксперименте? Пусть они на себе попробуют, что это такое". Мы согласились, тем более что длительное пребывание в положении головой вниз больше всего моделировало возможные эффекты невесомости.
И вот мы, те, кто проходил подготовку, вошли в группу испытателей, которым предстояло лежать именно в таком положении. Две другие группы испытуемых лежали так: одни - просто горизонтально, другие - в состоянии, когда голова была приподнята на 6 градусов.
Этот сложный эксперимент проводился на базе Института курортологии и физиотерапии на тогдашнем проспекте Калинина. Все три наши группы, по восемь человек в каждой, уложили в большом конференц-зале института, где только и можно было разместить двадцать четыре кровати в три ряда. Пролежали мы месяц. Режим был очень строгий и соблюдался четко. Подниматься не разрешалось вообще, можно было только поворачиваться. Кормили нас тоже в таком же положении. Что и говорить, было трудно.
Но на этом сложности эксперимента не закончились. Решили одновременно сделать упор на исследование желудочно-кишечного тракта, особенно у тех, кто лежал головой вниз. Дело в том, что во время одного из космических полетов у кого-то из космонавтов возникли проблемы с поджелудочной железой. И вот теперь решили всё проверить на нас, поэтому нам приходилось чуть ли не через день глотать зонды, чтобы врачи могли исследовать содержимое поджелудочной железы. Процедура эта, особенно в положении головой вниз, надо сказать, весьма тягостная.
Когда эксперимент был закончен и наши кровати были установлены в обычное положение, а я наконец смог лежать горизонтально, у меня было такое ощущение, что я сижу. К нормальному состоянию я возвращался постепенно, в течение месяца».
ЗИГЗАГИ УДАЧ
Однажды вмешавшись в привычное течение жизни, Судьба продолжает вести Юрия Сенкевича своей железной рукой все дальше : к новым приключениям и той другой жизни, недоступной большинству населения одной шестой части суши.
Спустя год после возвращения состоялась вторая экспедиция на «Ра» с той же командой. Затем – «Тигрис».
Наполеон, когда ему представляли нового кандидата на командную должность, пропускал мимо ушей все его достижения и спрашивал: «А он удачлив?». Это было главным для французского Императора.
Юрий Сенкевич был именно таким: он был удачлив! Во всем, в том числе … в том, ради чего всегда нужно возвращаться домой. Возвращаться домой стоит лишь тогда, когда тебя там всегда ждут. Лучше самого Юрия Александровича об этом лучше никто не смог бы рассказать.
«После второго плавания на "Ра" в моей жизни произошло важное событие: я женился. История моей второй женитьбы долгая. Началась она в один прекрасный день 1964 года, когда я взял в руки американский журнал "Saturday Evening Post". Его принесла наш биохимик Лена Журавлева. Я работал тогда в лаборатории Бориса Егорова, где мы готовили эксперимент по отправке в космос наших собачек, и Лена вживляла зонды в артерии Угольков, Ветерков...
Лена стала показывать нам красивый американский журнал, на обложке которого и на развороте были помещены... ее портреты. Журнал переходил из рук в руки, и хотя цветные фотографии были действительно превосходными, всех удивляло не это. Никто не мог понять, почему в журнале помещены портреты нашей сотрудницы, - ведь наш институт был закрытым, режимным...
Насладившись всеобщим недоумением, Лена объяснила, что на фотографиях не она, а ее сестра-близнец, Ксана. Она переводчик и зимой исколесила полстраны с группой американских журналистов. У них было задание сделать номер, целиком посвященный женщинам Советского Союза. В объемистом журнале были помещены интервью с Анной Ахматовой, с Майей Плисецкой, с Беллой Ахмадулиной, с первой женщиной-космонавтом Валентиной Терешковой... Были там материалы и о других советских женщинах, включая капитана дальнего плавания и даже кочегара...
Мне тогда все это очень понравилось: и сам факт, что такое вообще возможно, - ведь в те годы просто так нельзя было увидеть настоящий американский журнал, и эта девушка на обложке журнала... Лена, но и не Лена. И я сказал ей:
- Вот на твоей сестре, Журавлева, я и женюсь!
Мое заявление тоже всех удивило, потому что к тому времени я уже был холостым и мне очень нравился мой образ жизни. Я тогда не допускал и мысли о новой женитьбе. Упаси Боже! Друзья даже называли меня "сексуал-демократ"...
- Очень ты ей нужен! - ответила Лена.
- Вот увидишь! Передай Ксане, что я буду ждать своего часа.
Скоро я забыл об этом случае. Прошло четыре года. Вернувшись из Антарктиды, я стал наверстывать упущенное - премьеры, ужины в Доме журналистов, в Центральном доме литераторов...
И вот неожиданно в Доме кино, на премьере фильма, кажется, это был "Мертвый сезон", я увидел Лену Журавлеву с ее сестрой. Хотя они и были идентичными близнецами, но я быстро уловил между ними разницу. В жизни Ксана понравилась мне даже больше, чем на фотографии. Мы познакомились, начался оживленный разговор. После фильма мне захотелось пойти куда-нибудь поужинать. Но Ксана должна была ехать домой. Настроение у меня сразу упало, и все-таки было предчувствие, что у нас все еще впереди...
Через год Ксана с мужем и только что родившимся сыном уехала в Италию, а мне предстояло плавание на "Ра". Я забыл и думать о своем несостоявшемся романе.
Как я уже писал, после возвращения из плавания на "Ра-1" весь наш экипаж получил приглашение посетить те страны, откуда были члены нашей экспедиции. Ожидалось, что мы прилетим и в Италию. Тогда Лена и обратилась ко мне:
- Юра, ты наверняка будешь в Риме. Ты не смог бы передать Ксане маленькую посылочку от меня?
- Конечно, передам.
Так и вышло. Когда я оказался в Риме, то позвонил Ксении и получил приглашение зайти в гости. Когда мы увиделись с Ксюшей, то я почувствовал, что в душе что-то снова затеплилось. На этот раз радость встречи была окрашена нежностью: видя Ксюшу с крохотным мальчонкой на руках, я поймал себя на мысли, что мне нравится чужой ребенок... Мальчишка напоминал мне... меня - был такой же лобастый. Он упорно лез ко мне на руки. В тот вечер я сделал много фотографий, которые потом часто рассматривал в Москве.
Следующая наша встреча состоялась через год и тоже в Риме. После окончания второго плавания я из Нью-Йорка полетел не в Москву, а в Милан, поскольку Карло Маури пригласил меня к себе. В Рим я приехал вместе с Хейердалом и его семьей. Конечно, я позвонил Ксюше и пришел к ней в гости. И застал уже совсем другую картину. Из разговора с ней я понял, что семейная жизнь у них не складывается, что она доживает в Риме последние месяцы, что мужа отозвали в Москву по делам Морфлота... Глядя на уже бегавшего около нас Колю, мне захотелось познакомить Ксюшу с Хейердалом. Что я и сделал.
Я улетел в Москву, куда вскоре должна была вернуться и Ксюша. Ее развод прошел быстро, и мы поженились. Теперь кроме дочери у меня был еще и сын».
ГОЛУБОЙ ЭКРАН
Сенкевич обладал удивительным свойством памяти: единожды прочитанный текст, он мог воспроизвести в точности и немедленно. Нет, это не та премудрость, которой учат в шпионских школах: читать, бросив косой и незаметный взгляд на перевернутый лист бумаги с текстом на чужом столе, а просто природный дар. Отличное качество для телеведущего!
Многие, кто надолго задерживаются на телевидении, впервые попадают туда достаточно случайно. Также произошло с Сенкевичем, который на сорок лет стал «лицом» «Клуба кинопутешественников» - программы, созданной Владимиром в Адольфовичем Шнейдеровым еще в годы хрущевской «оттепели».
«После смерти Владимира Адольфовича на роль ведущего пригласили известного ученого, профессора Андрея Георгиевича Банникова. Это был очень интеллигентный, мягкий в общении человек, который, к сожалению, нравился не всем. Особенно почему-то не нравился его нестандартный для тогдашнего телевидения (и его высокого начальства) внешний вид: Андрей Георгиевич носил бороду. Кроме того, он еще и немного заикался. Банников и сам понимал, что роль ведущего не для него.
И вот однажды Владимира Ухина встретила главный редактор Редакции кинопрограмм Центрального телевидения Жанна Петровна Фомина. В разговоре с ним она спросила:
- Володя, нет ли у тебя на примете какого-нибудь молодого парня, путешественника, который мог бы стать у нас ведущим? - Ухин назвал меня. Ах, это тот, который плавал с Хейердалом? А говорить-то он умеет?
- Конечно. Да еще как умеет. - И он рассказал ей о наших с ним совместных выступлениях.
Они договорились, что пока Володя будет молчать об этом разговоре, требовалось время, чтобы меня "попробовать". Просто он как бы между прочим сказал мне:
- Знаешь, тебя приглашают выступить в передаче "Клуб кинопутешествий". Ты как к этому относишься?
- В общем-то, положительно.
- Тогда возьми с собой слайды и приходи.
Я пришел в студию, познакомился с Банниковым. Потом, используя слайды, стал рассказывать про Хейердала, про его идею трансатлантических контактов, про наши плавания на "Ра"... Мне удалось рассказать так много, что в одну передачу мы не уложились, а решили продолжить в следующий раз. Тем более что технические возможности позволяли - передача шла в записи.
После этого меня вызвала к себе Ж.П.Фомина:
- Юра, вы нам понравились, у вас хорошо получается. Знаете, Андрей Георгиевич уходит в отпуск, его не будет месяц. Не могли бы вы в течение этого месяца вести у нас "Клуб кинопутешествий"?
Я согласился с условием, что мне подробно все объяснят, что и как надо делать. На том и расстались, договорившись, что я начну "входить в курс дела". Конечно, передачу готовило много людей: режиссеры, редакторы... Они намечали темы, исходя из имевшегося в их распоряжении киноматериала, оговаривали необходимые текстовые "подводки" к тому или иному фильму. И тем не менее волновался я страшно. В течение месяца я отсматривал материал, копался в энциклопедиях, справочниках, других книгах, делал коротенькие комментарии к тем фильмам, которые должны были показываться в передаче... За этот месяц я немного освоился, но все равно волнение перед камерой осталось и не покидает меня по сей день...
Итак, я провел свои четыре передачи. А. Г. Банников вернулся из отпуска. Я продолжал работать у себя в институте, как вдруг позвонили с телевидения и попросили приехать к Ж.П.Фоминой для какого-то разговора. Что же оказалось? После четырех моих выступлений в качестве ведущего в редакцию пошли письма, где зрители возмущенно спрашивали: почему убрали с экрана Сенкевича? Были там и другие вопросы, из которых следовало, что телезрители хотят, чтобы "Клуб кинопутешествий" вел именно я. Жанна Петровна, сообщив мне об этом, сказала: "Юрий Александрович! Мы бы хотели предложить вам быть у нас постоянным ведущим передачи".
Конечно, сомнения у руководства канала были: Сенкевич не был членом КПСС. А еще – «лысоват»… Первое вскоре исправили, а второе, как показала жизнь, никогда не мешало обаятельному, располагающему к себе облику Юрия.
«Не могу сказать, что это предложение было для меня неожиданным - в общем-то, я был подготовлен к такому повороту дел. Да и в душе мне самому хотелось бы продолжить то, что я делал в течение месяца, - это было так интересно. И вполне объяснимое, нормальное для человека честолюбие тоже имело место.
И все же ответить сразу на предложение телередакции я не мог - мне надо было поговорить с руководством нашего института: как человек военный, я должен был соблюдать дисциплину. Пришел к директору института О.Г.Газенко и рассказал о предложении телевидения. Он, конечно, видел меня в передаче, даже похвалил, но, узнав, зачем я к нему обратился, спросил: "А как ты будешь теперь все совмещать? Работа в институте, тренировки...".
Мне действительно надо было решить эту непростую задачу - ведь для того, чтобы подготовиться к передаче, мне был необходим еще один свободный день, кроме выходных. Олег Георгиевич своей властью дал разрешение на дополнительный свободный день в неделю, попросив только написать соответствующий рапорт.
Так я начал свою работу на телевидении, которая продолжается и по сей день».
Одно из последних путешествий Сенкевича с группой программы «Клуб путешественников» было в Монголию: он успел посмотреть глазами взрослого человека на страну, в которой родился. Это был 2003 год. До того серого, дождливого утра 25 сентября осталось уже совсем немного.
Юрий Сенкевич создал целую эпоху на отечественном телевидении, но она не смогла пережить его. Его путешествия с коллегами-«киношниками» стали школой познания окружающего мира для нескольких поколений телезрителей. С его уходом исчезло то телевидение, которое было не просто желанным гостем в каждом доме, а членом семьи. В желании поделиться своим искренним восхищением миром без границ и политиков, он никогда не щадил себя. Он просто не мог не разделить с другими людьми радость своего путешествия длиною в жизнь, где на его пути встречалось лишь то лучшее, что есть на этой «Планете людей»: красота природы и доброта простых людей.